Дневник Фотиния

Расположение монастыря — островное, в Повенецком заливе Онежского озера, в 6 км на север от села Толвуя, в котором в начале XVII века находилась в ссылке инокиня Марфа, мать царя Михаила Федоровича.

Мы выехали из Петрозаводска в 9 утра небольшой группой 14 человек, включая водителя, которого зовут Ной.
Путь наш проходил сначала по трассе Петрозаводск – Медвежьегорск, поэтому мы заехали в урочище Сандармох в 12-ти км от Медвежьегорска, где на площади 10 гектаров, во время Большого террора 1937—1938 годов, расстреляно и захоронено свыше 9500 человек 58 национальностей. Это одно из самых больших на Северо-Западе России захоронение жертв сталинских репрессий. Преимущественно, это были спецпоселенцы и заключённые с Беломорско-Балтийского канала (каналоармейцы) и Соловецких лагерей, а также жители окрестных сёл. Всего на этой территории было обнаружено 236 расстрельных ям. Расстрелы проводились тайно, впервые захоронения их жертв были обнаружены в июле 1997 года.
Мы отслужили литию в часовне на урочище и прошли по кладбищу по специальным тропинкам. Всё время преследовало чувство, что в этом сосновом бору зыбкая почва, словно не все тела мучеников еще были найдены и вопиют из-под земли.
Наш водитель, грузин по национальности, был потрясен увиденным не меньше других паломников. Его диаспора собирала незадолго до этого деньги на памятник в Сандармохе, но он сам впервые оказался в этом страшном месте.
В 2004 году в память о расстрелянных там украинцах был воздвигнут гранитный казацкий крест «Убиенным сынам Украины». В этом году там уже побывали представители украинской диаспоры в Карелии: крест увит свежими полотенцами и обложен венками с сине-жёлтыми цветами.


После посещения урочища мы вернулись в Медвежьегорск, где в храме пророка Илии служил наш Владыка. Мы успели на проповедь, в которой Владыка повествовал о необходимости защиты от врага со щитом веры, шлемом от промывки мозгов и мечом (т.е. словом Божиим). Мы благословились у Владыки Константина на поездку, обещав молиться о нём. А он, в свою очередь, обещал молиться за нас на следующий день в Кондопоге.

Далее мы поехали в Толвую по трассе Медвежьегорск – Великая Губа и заехали на источник. Источник "Царицын ключ" находится слева (по направлению на Великую Губу) от дороги, на 35 километре, после Толвуи. С ключом и с находящейся недалеко от него деревней Толвуя связана очень интересная история.
Борис Годунов, пришедший к власти в 1598 году, и не принадлежавший к династии Рюриковичей, сильно опасался за свою власть и стремился любым способом удалить всех возможных претендентов на престол. Боярин Федор Никитич Романов в глазах Годунова был наиболее опасным из претендентов на царскую корону, поскольку являлся родным братом Анастасии Романовой, одной из жен Ивана Грозного. Федор Никитич был сослан в Антониев Сийский монастырь (в 150 км от Архангельска) и там пострижен в монашество под именем Филарета. Сын его Михаил - будущий первый царь из рода Романовых - с маленькой сестрой были сосланы на Белоозеро. Супругу Федора Никитича, Ксению Ивановну, насильно постригли в монахини под именем Марфы и сослали в Заонежье, в Толвуйский погост.

Терем опальной боярыни стоял на возвышенном месте, вид из окон открывался на Онего, белое зимой, а летом видны были зеленые леса Палеострова. Тридцатилетняя инокиня Марфа Ивановна болела, а "пищевое довольствие" поначалу было очень скудным. У инокини Марфы "от совершившихся переживаний началась эпилепсия. Сочувствуя ей, толвуяне и указали ей на близкий к погосту целебный источник.
Инокиню Марфу называли в Толвуе не иначе, как "Царица". До сих пор источник, из которого она брала воду, носит название "Царицын ключ", вода из него действительно обладает очень сильным успокаивающим эффектом.
Надо сказать, что инокиня Марфа не забыла доброго отношения толвуян: после воцарения ее сына помогавшие ей крестьяне были пожалованы деревнями, а "поп Ермолай Герасимов с сыном Исааком" за доброе отношение "дворцовой волосткой в Петровском погосте в Челмужах".

После этого мы поехали к Люсе в старинное село Загубье, которое получило свое название благодаря расположению за губой, образованной разливом Свири при впадении в Ладожское озеро. Загубская губа явилась одним из первых в России мест, где в 20-х годах ХХ века Лесным институтом были начаты работы по массовому кольцеванию птиц. Но мы поехали туда, потому что здесь родился старец Зосима. На месте его избы теперь стоит часовня, в которой мы отслужили молебен, а Люся пропела нам на заонежском диалекте о Зосимушке Соловецком. Но сначала она накормила нас горячей картошкой и горячими калитками прямо из печи.

От Загубья (ударение на первый слог) мы отправились на место своей ночёвки в 4 км от этого села в деревню Лебещино. И там нас тоже ждала удивительная заонежская семья, Антонина с Феликсом, которые не только кормили нас и дали ночлег, но и стали очень дороги нам сердечным своим отношением.
С 8 до 10 утра Феликс отвёз нас в два приема на остров Палей, где находится монастырь, первую партию. Плыли мы около 40 минут по тихому не по-осеннему Онежскому озеру.
Название острова связано с вылавливаемой здесь рыбой — палией. О палии среди рыбаков Заонежья бытовала следующая легенда. Когда Христос и апостолы собрались на Вечерю, у них было белое вино, белый хлеб и белая рыба. Христос, притрагиваясь к ним, сказал: «Да приобщатся они крови моей невинной!» С тех пор и вино, и палья, и хлеб «порудли», то есть покраснели.
Основатель монастыря — валаамский монах Корнилий. По преданию, был родом из Пскова, долго странствовал по монастырям и пустыням в Поморье, прежде чем основал иноческое житие на острове Палей в северной части Онежского озера. Жил в пещере-келье, измождая тело веригами, весом более пуда. Уже при жизни Корнилия на острове стали строится храм и церкви.
Главная святыня монастыря — мощи прп. Корнилия, покоящиеся под спудом в соборном храме Рождества Богоматери.
В 1928 году монастырь был разрушен, храм Рождества Богородицы официально закрыт. На острове была создана колония для малолетних преступников. В годы Великой Отечественной войны, в период финской оккупации отдельных территорий Карелии, финским офицером был сделан снимок церкви Рождества без купола. В настоящее время этой церкви нет. Но построена деревянная церковь Рождества Богоматери.
В монастыре подвизаются в настоящее время 8 насельников (игумен, два иеромонаха, два инока, послушник, трудники).
Рождество Божией Матери мы и праздновали вместе с братией монастыря и с заонежскими жителями, приплывшими на Литургию из разных сёл, в том числе и из моего родного Великогубского прихода.
Потом мы сходили на берег, где находится пещерка Корнилия и оттуда увидели неисчерпаемую красоту Заонежья, ощутив непередаваемые чувства любви и боли за свой родной край… И всё время стояла непривычная для наших северных мест тихая солнечная погода.

Приехал Феликс и мы опять оказались за гостеприимным столом Антонины, которая в этот раз накормила нас ухой из сигов и окуней и приспущенной ряпушкой.
Антонине и Феликсу - далеко за 60, но они занимаются фермерским хозяйством, несмотря на то, что их 4 раза жгли.
Они переехали в село из Петрозаводска в 90-е, когда у Феликса отказали ноги и никакие операции не помогали. На родине он начал восстанавливаться и ходить после установки аппарата. Особенно хорошо он чувствует себя после посещения монастыря и совместной молитвы с отцом Михеем. Феликс все рейсы стоял за рулём, т.к. все места были заняты. И мы ещё раз убедились в щедрости и уникальности заонежан…
Мы не спешили уезжать из гостеприимного дома Феликса и Антонины. И лишь к 9 вечера вернулись в Петрозаводск, который встретил нас ливневым дождем. Бабье лето закончилось. Но в наших сердцах памятным сокровищем хранится теперь частичка заонежского рая.

Узнала из новостей об аварии: пьяный автомобилист врезался во встречную машину, где было несколько молодых людей. Один из них скончался.
И только через полгода судебных разбирательств мы узнали, что это наш Дима Котовский... Что это был наш Дмитрий Котовский...
Когда он не сдал мне вовремя экзамен, его мама взволнованно звонила мне и умоляла, чтобы я приняла его, согласная, чтобы это случилось в любой точке планеты. А я тогда то ли уезжала, то ли заочники косяком пошли, - но времени совершенно ни минуты свободной не было.
А Дима так и стоит в памяти передо мной: высоченный, худющий, с ключами от машины на поясе и с глазами ребёнка, так и не узнавшего, что такое жизнь...

Сегодня на первую пару я ехала в окружении. Рядом со мною, у окна, сидела студентка юрфака, а надо мною висел ее одногруппник. Про этическую составляющую не говорю: мне как преподавателю этики свойственно видеть малейшее нарушение этических норм, да и не у юристов я преподаю, а у туристов. Хотя за несколько лет работы в корпусе, где учатся совместно юристы и туристы, визуально я знакома и тем и другим.
- Не мои, - я молча констатировала этот факт.
Хорошо, - дальше рассуждала я, - они меня по каким-то причинам раньше не видели и в данный момент не идентифицируют как преподавателя, но неужели никто за всю их восемнадцати или девятнадцатилетнюю жизнь не объяснял правил поведения в общественном транспорте?
От логически-этических рассуждений меня отвлекла тема беседы студентов юрфака, а надо сказать, что болтали они без умолку. Парень рассказывал бойко о том, что до четырех утра сидел в «аське». Девушка разоткровенничалась, что на вчерашнем семинаре, на котором, судя по реакции, однокурсник отсутствовал, все были не готовы, то есть сначала все подняли руки, что готовы, а когда преподаватель стал спрашивать о каких-то двух «Положениях…», выяснилось, что ни у кого никаких положений нет, и им пришлось признаться, что они не готовы.
- И что, сорвали семинар? – поинтересовался парень.
- Да нет, поговорили о девяностых, но преподаватель пригрозил, что на следующем семинаре неподготовленным будет туго, - ответила девушка.
- Да, пора как-то с этим заканчивать, - здраво произнес парень.
- Вот еще, и так прорвемся, - парировала его однокурсница.
- Кстати, тут наш Ашот всех приятно удивил. У него пени за несданные книги в библиотеки набежало 1200, так он чего-то навтирал библиотекарям и, представляешь, отделался 200 рублями.
- Вот это настоящий юрист, - восхитилась девушка.
А я ошеломленно глянула на того и другого. Предположим, юристов не обучают профессиональной этике. В наше усеченное для образованности время это вполне возможно. Но чтобы не знать, кто такой настоящий юрист… - ? Неужели поведение vip-юристов затмило им глаза?
Мы подъехали к нашей остановке. Я вышла раньше студентов юрфака и пыталась настроиться на лекцию, но из головы никак не выходила услышанная в автобусе болтовня.
- Не мои, - успокаивала я себя, но понимала, что это всего лишь отговорка.

***
Вечером я возвращалась в переполненном автобусе. Пунктуальные пассажиры проталкивались к входу, чтобы расплатиться с водителем. Это же собиралась делать и я за две остановки, и вдруг женщина, сидевшая недалеко от задней двери, вскочила и устремилась к выходу. Я удивленно спросила:
- А как же оплата за проезд?
- Мне тут ближе, - ответила она и вышла со сторублевой купюрой в руке. Женщина прошла по тротуару, зашла в автобус и протянула купюру водителю.
- Ты видел? – Удивленно проговорила одна из пассажирок, обращаясь к соседу-мужчине, - вот молодец, заплатила!
- Нет, она не настоящий юрист, - вспомнила я утреннюю встречу и радостно подумала: наверное, эта пассажирка - турист по жизни. Потому что туристы очень щепетильны по отношению к чужой собственности и даже природу берегут, как своё….

22 октября. Каждый день просыпаюсь с мыслями о маме и о её ангельском отношении к миру. Мама так любит жизнь, но и зная, что она вот-вот прервётся, продолжает любить других и отдавать другим всю себя. На четвертый день после операции она уже встала с койки. Смешит персонал и пациентов, то есть заражает окружающих своим оптимизмом.
Каждый день хожу к маме в больницу. Возвращаюсь сегодня, звонок от Ксении Валерьевны. На её занятии у первокурсников подрались мальчик с девочкой.
- Как подрались? - спотыкаюсь я и еле удерживаюсь на каблуках: подхожу к Гоголевскому мосту со стороны больницы, где не огорожен участок дороги, вьющийся неасфальтированной змейкой.
- А вот в прямом смысле, подрались. Котовский с Топыркиной, - Ксения Валерьевна вздыхает, а я вспоминаю эту пару: высокие, стройные, оба светловолосые, ну, просто дети-инфанты.
- И чего они не поделили? - интересуюсь я, осторожно пробираясь уже по асфальту, который вздыбился и местами распался.
- Дима говорит, что она сама к нему пристает, причем, такими словами её называет, что язык не поворачивается повторить. А Яна, - Ксения Валерьевна на миг умолкает. И в это время я успеваю подхватить вырвавшийся из рук мобильник и одновременно сбалансировать свой корпус, ухватившись за начавшиеся перила моста. - Яна ничего не говорит, а на уроках всё время перебивает.
Я прощаюсь с Ксенией Валерьевной, стараясь не смотреть вниз, где равнодушно зияет железный бок газопровода, и глаза устремляются в холодное небо.
За мостом начался забор воинской части. Монументальный, как прошлая эпоха, в которую он был выстроен, и нелеп, как любой оксюморон: сочетание бетонных колонн с деревянным штакетником. Но мой взгляд привлекает не это. За забором горят охрой пышные колючие усы пихт. А брадобрейка осень невидимой бритвой сбривает желтеющую растительность. О, да хвоя пахнет свежестью! Нагибаюсь и беру в горсть сыпучую субстанцию природы. Пахнет... первым морозом...
Добравшись до дома, связываюсь с заведующей. Эльвира Николаевна сообщает, что преподаватель химии подал докладную на Котовского, Топыркину и Кохнович. Трубка выпадает у меня из рук. Тупо смотрю в стену, понимая, что дело уже не в оценках и не в оценивании их поведения. Процесс пошёл и вышел далеко за рамки пробирки. И лакмусовые бумажки докладных уже не помогут. Что же делать с этим сказочным курсом?

14 октября. Оперируют маму. Собираюсь с мыслями и еду на занятия к первому курсу. Захожу в деканат, секретарь Ирина Геннадьевна сообщает, что мои сорвали занятие по библиографии. Из 10 человек было только двое. Захожу в аудиторию, здороваюсь и спрашиваю, есть ли у них какие-нибудь проблемы. Вижу, как глаза первокурсников устремляются в парты.
- Та-ак, - думаю я, - понятно, сейчас признаются.
- С химией, что ли? - не выдерживает одна из старост (обеих зовут Настями, - вот не курс, а сказка).
- С химией? - растерянно произношу я, - и с химией тоже?
- Нет-нет, - ретируется первая Настя, а у меня в голове одной проблемой становится больше.
- Какую группу выгнали с занятия по библиографии? - делаю я очередную попытку выйти на контакт, уже не расчитывая на откровенный диалог со студентами.
- Ой, не нашу, - радостно выдыхает Настя-вторая и со злорадством смотрит вокруг, явно выбирая для своих язвительных стрел студентов не своей группы.
- Ну, и как вы собираетесь жить дальше? - вздыхаю я, понимая, что проблем гораздо больше чем одна...

9 октября. Староста второй группы (а групп на первом курсе две) сообщила, что Ваня Лопухин уже месяц не ходит на занятия. Последний раз был на Дне первокурсника и..
- Мы звоним ему, звоним, а никто не отвечает, - объяснила староста Настя.
Узнаю в деканате адрес Лопухина. Оказывается, он местный. Собираемся с заведующей ехать к нему домой после занятий. Я делаю несколько попыток дозвониться до Лопухина. На одной из перемен мне ответил женский голос:
- А это не Ванин телефон.
- Этот номер зафиксирован в базе данных университета, - официально заявляю я. - Кто со мной говорит?
- Это мама Вани Лопухина, - после некоторого молчания раздаётся с другой стороны трубки.
- Вы знаете, что Ваш сын уже месяц не ходит на занятия? - спрашиваю я, радуясь, что после занятий пойду к своей маме в больницу, а не на розыски студента.
- Да, он болел, - поясняет мама Вани.
- Если бы он заболел, будучи учащимся в школе, Вы бы сообщили об этом учителям?
Вопрос, что называется, риторический.
- Обязательно! - Воодушевлённо отвечает мама Лопухина.
- А чем же университет перед Вами провинился? - не выдерживаю я, - Вы знаете, что мы уже в розыск собирались подавать?
- Он сейчас дома, - испуганно говорит Ванина мать, - а что ему за это будет?
- Да уж ничего хорошего, - думаю я, а в трубку отвечаю: - пусть приносит справку, там будем индивидуально по каждому предмету решать.

29 сентября. Вечером позвонила учительница физики, та самая Ольга Валерьевна, на урок к которой проспала её тезка Оля.
- А что у них за такая трехдневная практика? - поинтересовалась она.
- Практика на первом курсе? - удивилась я и стала разыскивать заведующую кафедрой. Девять часов вечера - не совсем удобное время для деловых бесед, но мне удалось выяснить, что никакая это не практика, а поездка в Шотозеро, которая сорвалась из-за непонятливости преподавательницы физики: она не перенесла свои уроки, и 1-й курс завтра послушно явится к ней, вместо того, чтобы "вливаться" в дружную студенческую семью в течение трех дней.

23 сентября.
В перерыве между парами ко мне подошла первокурсница (она так представилась) и протянула заявление.
Просим освободить Костюкову, Кохнович и Шевцову со второй пары математики в пятницу 24 сентября по уважительной причине.
- Вы знаете, кто устанавливает, уважительная причина или нет? - поинтересовалась я.
- Нам сказали, что у нас уважительная причина, - голос первокурсницы был железным, а тон - непререкаемым, что меня немного позабавило.
- И что это за причина, если не секрет? - вежливо спросила я.
- Мы идем на похороны одноклассника, - первокурсница произнесла эти слова с вызовом.
- Ну, идите, - вздохнула я: что ж, дети начинают входить во взрослую жизнь.
...В деканате мне сказали, что трое первокурсников отпросились с занятий в связи с похоронами одноклассника, которого выбросили из окна в Москве. Они были близнецами, один поступил в Питерский вуз, другой в Московский. Теперь одного привезли домой в цинковом гробу...

11 сентября. Субботним утром, когда я второй час наслаждалась работой над комментариями к письмам преподобного Макария Оптинского, раздался звонок. Будучи полностью уверена в своей научной свободе, я не сразу сообразила, что музыка, доносящаяся откуда-то из недр квартиры, - это мой мобильный, сиротливо оставленный на сутки в кармане куртки. Еле успела нажать на кнопку с зеленым огоньком.
- Это Ваша группа, - сообщил мне расстроенный голос. Я глянула на часы: девять утра.
- Так, - стала соображать я, - сейчас начало первой пары, наверное, преподаватель опаздывает.
Но оказалось, что произошла история с расписанием, в котором сегодня вдруг пропала первая пара информатики, а возле второй стоит незнакомое слово «Знаменатель» (PS: некоторые занятия бывают раз в две недели, поэтому такие дни разделяют на верх и низ, а недели называют числитель и знаменатель). Я клятвенно обещала в течение 10-ти минут перезвонить. Но когда я нажала на отбой, то слабо себе представляла, где можно узнать, по знаменателю или по числителю учатся на этой неделе, потому что по субботам деканат закрыт.
С ценной для моей группы (а теперь и для меня) информацией я ознакомилась на сайте юридического факультета (да будет здоров его декан!), тут же позвонила Алёне, которая в этот раз вещала от имени группы, сообщила «радостную» новость, что сегодня еще как раз знаменатель и есть и им предстоит просидеть под дверью полтора часа.
Когда я закончила разбираться со знаменателем, было уже полдесятого… Утро пропало, потому что начался день. А днём у меня не было никакой научной свободы.
- Что ж поделать? – вздохнула я, - как сказано было мне «это моя группа»… - я вернулась к комментариям, тихонько бормоча под нос «группа крови - на рукаве, мой порядковый номер - на рукаве, пожелай мне удачи в бою, пожелай не остаться в этой траве»… Да, кино, просто кино…

9 сентября. На перемене одна студентка-второкурсница мне сообщает, что с утра забыла моё отчество, потом она полистала сборник моих стихов, имеющийся у неё дома, но отчества там не оказалось. Тогда она вспомнила поговорку "Если вас нет в Гугле, значит, вас нет на свете" и пошла искать меня в сети.
- Ну и как, я существую? - поинтересовалась я, и в груди моей начало холодеть.
- Да, Вы там есть - радостно ответила Катя...
- Екатерина Вторая, - промелькнуло вдруг у меня, но тут же подумалось, что существую я лишь до поры и до времени, потому что всего два дня кураторства меня уже начинают стирать потихоньку механической щёткой в пыль времени. А где-то меня поджидают Оля вторая, а может, и третья...

9 сентября. Звонок с утра на мой мобильный:
- Оля я, с первого курса, на физику проспала, - голос ревущий.
- Собирайся быстренько, - тут же отвечаю, раздумывая, что за Оля. Ах да, я же куратор.
- Я не успею, - ревёт Оля.
- А ты постарайся, - успокаиваю её, - главное, не волнуйся.
Через полчаса подхожу к учебному корпусу, опять звонок.
- Это я, Оля, я уже в маршрутку села. – Смотрю на часы и говорю: - еще 15 минут до начала пары.
- Ой, я не успею…
- Ничего, если опоздаешь, постучись, зайди, поздоровайся, извинись и попроси разрешение занять место в аудитории. Только последовательность не перепутай. – Делаю отбой и понимаю, что стала ходячей инструкцией...

7 сентября. Первое заседание кафедры в этом учебном году прошло в тёплой обстановке за чашечкой горячего чая. Некоторые пили кофе, но не это повлияло на мой душевный диссонанс с коллективом. В самом начале заседания я узнала, что меня назначили куратором.
Что такое куратор - можно узнать только тогда, когда побываешь на его месте. А меня это ожидало уже на следующий день. С утра пораньше.


Позанималась делопроизводством
8 сентября. Первый день занятий. У меня первая лекция у первого курса, у «моих», значит. Знакомлюсь, по списку. Представляюсь и говорю, что куратором к ним назначена. Девушка одна в розовом мохеровом свитере (а в корпусе холодно, не топят ещё) заглянула в кабинет, на меня не смотрит, только на студентов. Смотрела-смотрела, не, нет, замотала головой и ушла. Я продолжаю объяснять студентам, что они – взрослые, но не всё ещё знают о структуре вуза и о правилах, и поэтому по любому трудноразрешимому вопросу пусть обращаются ко мне, при этом продиктовав им номер своего мобильного.
Через полчаса мне позвонили из Москвы по поводу документов. Я вышла в коридор, благо студенты корпели над самостоятельной работой. Эта же самая девушка в мохеровом свитере прошла мимо меня в аудиторию, где я занимаюсь с первым курсом. Я от удивления онемела. А свитер мохеровый уже цветёт в центре аудитории гордым георгином и опять на меня – ни капли внимания. Я смотрю на неё молча и жду. А она продолжает разговаривать со своей соседкой. Первой не выдержала я и спросила:
- Ну и как изволите это понимать?
- Кабинеты я перепутала, меня оттуда не выпускали, потому что я в дискуссии участвовала.
- И в каком кабинете Вы были? – переспрашиваю её.
- А в 310-м.
- И о чем дискуссия была? – Спрашиваю, а думаю о том, что мне с этой опоздашкой-путаницей теперь делать, которую на втором курсе (а в 310-м именно второкурсникам «Делопроизводство» читали) чуть ли не приняли за свою.
- О дебете…
- Вы понимаете, что за такое Ваше поведение я должна попросить Вас покинуть аудиторию? Вы сюда зачем пришли? – Задаюсь я вслух риторически витиеватым вопросом, надеясь сподвигнуть нарушительницу порядка на адекватное поведение. Но девушка по-прежнему сидит и невозмутимо болтает о чем угодно, только не о том, что виновата.
- Я могу и уйти, - бойко отвечает мне она.
- Мда, - я стала выбирать пример помягче, - предположим, Вы пришли домой с гулянки позже дозволенного срока и мама ругает Вас за это, а Вы ответите ей, что можете и уйти. То есть Вам всё равно что делать и где быть. Вы сюда зачем пришли? – Повторяю я, и подсказываю: - Учиться?
- Да, - радостно подхватывает студентка, - учиться.
- И можете уйти и не учиться?
- Я очень сильно извиняюсь, - громко затараторила студентка, которую, оказывается зовут Екатерина. По списку сверила: одной и не хватало.
- Встаньте, - попросила я её, - вот с этого Вам и следовало начинать, но, - и я показала на дверь, - во-он оттуда, а не влетать в аудиторию без разрешения преподавателя.
Екатерина хмыкнула недовольно.
В конце урока, когда студенты выходили из аудитории и прощались, в ответ на Катеринино «до свиданья», я покачала головой и лишь пробормотала: «Ох, Катерина, Катерина»…
Девушка не преминула резко развернуться в дверях, и, застыв в импозантной позе рыкающей львицы, выстрелила в меня эффектной фразой:
- Вы меня, наверное, теперь ненавидите!
- Ну что Вы, - добродушно пробурчала я, - еще ни один студент за время моего преподавания не мог этим похвастать.